Улицы городов, стены домов и даже наши тела – это поверхности для донесения сообщений, в том числе политических. Доктор наук Александр Скиперских – один из немногих в России специалистов по «политическому письму»: сообщениям, которые люди хотят донести до окружающих минуя официальную систему коммуникаций. В своей недавно опубликованной статье «Город как протестная поверхность» он исследует русскую версию «политического письма» и то, как оно отозвалось на волну антипутинских митингов 2011-12 годов. Интервью со Скиперских о русских особенностях политического письма, его настоящем и будущем.
Александр Скиперских
Доктор политических наук, профессор НИУ ВШЭ-Пермь
— Что такое протестное политическое письмо?
— Политический процесс можно рассматривать как бесконечное письмо, как процесс создания политических текстов, являющихся отражением проводимой политики. Но это – официальное письмо, которое строго иерархизировано. Официальное письмо имеет четкие стандарты, оно понятно и предсказуемо. Не каждый автор здесь имеет право на высказывание, на демонстрацию своей позиции.
В нашем же случае, речь идет о письме неофициальном. Протестное политическое письмо – совокупность политических текстов и поверхностей, на которые накладываются политические тексты, представляемые в протестном контексте. Как сопротивление выступает диалектической оппозицией власти, так и протестные тексты конкурируют с официальными, представляемыми либо самой властью, либо от имени власти.
— Давно вы изучаете политическое письмо?
— Темой этой заинтересовался пару лет назад, после всплеска гражданской активности в России в 2011/2012 гг. Мне показалось, что объемы протестных текстов тогда увеличились, что не замедлило сказаться на их визуализациях. Чем больше субъектов политического процесса участвуют в борьбе за власть, тем больше текстов ими выносится в публичное пространство.
— Какие страны в этом плане самые активные?
— На этот вопрос однозначно ответить сложно. На первый взгляд может показаться, что чем демократичнее политический режим, тем больше шансов у субъектов протестного письма реализовать себя. Но, в таком случае остаётся вопрос в актуальности протестного письма – аудитория пресыщается им. Другое дело, когда протестное письмо появляется в относительно закрытых системах, когда оно заманчиво проблескивает в гуще однообразных и предсказуемых текстов официальной пропаганды.
На мой взгляд, было бы лучше связывать всплески протестного политического письма с периодами политических кризисов, когда практически каждый человек может претендовать на критическое высказывание и на его донесение, на собственное видение политической ситуации вообще. То же самое можно и сказать о протестной активности в целом, кульминации которой приходятся на кризисы легитимности власти.
— Есть ли политическое письмо в России? Могли бы привести примеры?
— Безусловно, оно есть. У него довольно много разрешений. Протестный текст – это массив протестных надписей на митинге против вырубки какого-нибудь парка, против предприятия, загрязняющего атмосферу, это слоганы антивоенного митинга или абсурдные тексты «Монстрации». Протестный текст – это и раскрашенные цветными мелками повреждения дорожного полотна, посаженные в ямы цветы.
Каждый день мы стакиваемся с примерами протестного письма. Скажем, идет человек в необычной футболке. Мы присматриваемся и видим на ней некий протестный текст. Протестный текст – это текст вопреки официальному. Это – контроверза. Обычная тюремная татуировка – она же много означает, правда? Ведь по ней можно прочитать протестную биографию.
Протестное письмо артикулируется на поверхности, которые реально политически преображать. Голые груди женщин движения «FEMEN» — разве это не тот случай, когда поверхностью протеста выступает человеческая телесность? Или акции художника Павленского? Недавно читал об акции возле Банка России: молодой акционист поедал рубли, протестуя против падающего курса. Снова в акции принимает участие тело, его система. Что-то раблезианское есть в этом поедании, или даже джойсовское. В своих работах я уже делал попытки классификации данных поверхностей.
— Должно ли политическое письмо быть понятно неподготовленным людям?
— Скорее, да. Оно должно быть понятно усреднённому человеку. Как и обычная программа политической партии, как и политические мэсседжи «Крымнаш». Здесь решающая роль принадлежит самому автору и тем целям, которые он преследует. Если это для внутреннего пользования, если это рассчитано на ограниченную группу ценителей, то тогда протестное политическое письмо не будет тиражным, да и у него, скорее всего, и не будет задачи расширения социальной базы.
— Политическое письмо – это обязательно что-то эстетичное?
— Вовсе необязательно. Это может быть даже уродливая надпись. Это может быть и слово из трех букв. А могут быть и достаточно художественные вещи, фиксирующие проблему, визуализирующие ее. Вовремя схватывающую проблему, превращающие ее в технологию. Скажем, протестные трафареты Banksy. Он тиражируем, он популярен. Его постеры продаются в сувенирных магазинах.
— Как особенности нашей политической системы влияют на политическое письмо?
— Думаю, пока в России объемы протестного политического письма не приобрели какого-то угрожающего масштаба, его будут терпеть. Когда угроза будет актуальна, когда смыслы, доносимые в протестном письме, станут очень провокативными, тогда на него будут обращать большее внимание. Это – безусловно.
— Эффективно ли протестное политическое письмо в политической борьбе? Способно ли оно влиять на людей?
— Думаю, да. Любой текст информативен и несет смысл. Чем чаще он будет актуализироваться, тем больше человек будет задумываться над ним. По поводу эффективности могу сказать, что у некоторых людей именно в этом как раз и остаются шансы, чтобы их услышали.
Другое дело, что власть пытается использовать возможности протестного письма и в своих целях, кооптируя молодых художников в собственные проекты. В частности, это хорошо заметно на примере Перми, где несколько лет назад взялись раскрашивать скучные, однообразные заборы. Проводился даже фестиваль – «Длинные истории Перми – 2011».
Это пример, как к производству официальных текстов, создающихся «сверху», подключают талантливую молодежь «снизу». Безусловно, существование особых условий в подобных договоренностях не всех могут устроить. Нельзя рассчитывать, что протестное письмо можно приручить, заставить его играть по своим правилам.
— Какие политические взгляды чаще всего выражают авторы протестного политического письма? Они — правые, левые, фашисты, националисты?
— Сложно сказать. Человек – есть пишущий по своей природе, и любая субкультура, любое контркультурное сообщество имеет свой почерк и стиль, с помощью которого отмечает свое пространство, посвящая аудиторию в таинственные знаковые системы.
— Есть ли у Вас фото какие-то, фотобанк этих самых граффити политических?
— Да, есть. Я с удовольствием фотографирую интересные примеры. Ка я уже отметил, протестные смыслы, как ризома, способны захватывать все больше и больше поверхностей. Поэтому протестные сообщения подчас можно увидеть в самых неожиданных местах.
— Что, на Ваш взгляд, отличает протестное письмо на Западе от российской практики?
— В европейских странах протестное письмо, кажется, вполне органично включено в городской текст. Исключение могут составлять лишь какие-то важные церемониальные пространства, меметические пространства – сокровищницы коллективной памяти, памятники архитектуры, да и то, не всегда.
Очень важно понимать, что в европейских странах автором является несколько иной субъект по своим кондициям. Он более раскрепощен и продвинут. Он больше двигается, путешествует, границы мира в большей степени открыты для него.
— Каким Вы видите дальнейшее развитие политического письма в России?
— Думаю, можно ожидать его всплеска в моменты ужесточения коммуникации между людьми в целом. Тогда письмо будет искать свою аудиторию и пойдет «гулять» по улицам городов. Будет иметь значение и политическая повестка в самой России. Как я уже отмечал, рост объемов протестного политического письма всегда связан с политическими кризисами.