Когда я взял трубку, голос в ней произнёс: «Тук-тук. Это я, почтальон Печкин. У меня мелкий пакет для вашего мальчика». Я попросил курьера подождать у входа, ссылаясь на злого охранника, на что он ответил: «Я пробьюсь. Я страшный»
Так получилось, что почта занимает в моей жизни особую роль, большинству людей недоступную («И слава богу» — скажут они). Я веду активную переписку, частенько получаю посылками разные штуки, а после отправляю сам. В своём почтовом отделении на метро «Аэропорт» я появляюсь походкой старого приятеля, здороваюсь со входа и по-свойски забываю паспорт, приходя за отправлением. Операторы ругаются, журят, но всё равно выдают, передавая меня друг-другу: «Наталья, обслужи мальчика, он свой». Курьерские звонки меня больше не пугают, некоторые посыльные уже знают код от моего подъезда и аккуратно открывают дверь, чтобы не выпустить кошку.
Однако не проходит и недели, чтобы в огромной посылочное-курьерской машине меня что-нибудь не удивляло. Вот десять почтовых историй, произошедших со мной за последнее время.
Жизнь почтовых сотрудников в отделении похожа на реалити-шоу, в котором они неумело, но честно играют свои жизни: ругаются спорт, шутят, мирятся, флиртуют и грустят перед лицом десятков зрителей, выстроившихся в неровные очереди. На полу – картонные ошмётки и подписанные бумажные извещения, ставшие ненужными. Стенд с марками, и стенд с консервами стоят, по-братски обнявшись. Привычно стою в очереди. В соседнем окне сотрудница ругается с посетительницей. «Я нажалуюсь на вас начальнику!» — «Ха, знаете, сколько начальников я уже пережила?». Девушка-оператор в моём окошке прикладывает два пальца к виску и издаёт звук «Пуф», изображая ритуальное почтовое самоубийство. Она тихо наклоняется ко мне и говорит по-заговорщицки: «Знаете, как она уже нас достала? Что нам делать?». Я боюсь предлагать.
Очередной безымянный курьер посадил меня в свою курьерскую машину и начал заполнять документы, зачитывая мне куски какой-то квитанции. Читает в самому низу, под подписью: «Являетесь ли вы дипломатическим подданным другого государства и/или членом администрации президе…». Поворачивается и утвердительно заявляем: «Ну ты же не из этих, верно? Так и запишем: «Простой череповецкий парень».
Сотрудницы почты разговаривают: «Где вы увидите молодёжь? Она же не выдерживает!». Потом одна из них поворачивается к посетительнице, которая начинает что-то лепетать, и прерывает её чеканной фразой: «Спасибо, мне достаточно информации».
Пытаюсь перенаправить курьерскую посылку с домашнего адреса на рабочий. Спрашиваю: «А как насчёт доставки в район Китай-города?». Женщина с спокойно и раздражённо чеканит по телефону горячей линии: «Какой еще город, мужчина, мы только по Москве доставляем!».
В отделении все линейки подписаны как в школе, а все ручки либо сломаны, либо закончились. В углу общественного стола лежат трупы переломанных писчих приспособлений, изуродованные чьей-то безумной волей. Я старательно заполняю квитанцию тем, что осталось, и наблюдаю, как мужчина справа пристаёт к оператору: «Дорогой, ну, посмотри, мне там посылка или как её, бандероль!». Оператор уходит смотреть на склад, и мужчина кричит ему вслед: «Она с Алтая, с Ал-та-я! — а затем тянет вслед свой паспорт, — Вот, возьмите, это государственный документ! Не потеряйте, прошу». Посылка с Алтая для Шалтая-Болтая.
Курьер вёз мне посылку, и показался мне странным с первых же секунд своего звонка. «Между нами три километра» — сказал он, а потом пропал на три часа. Я вышел по звонку, и меня ждёт мужчина лет пятидесяти, очень медлительный, с уставшими глазами. Он открыл багажник внедорожника, в котором лежат две посылки. Долго перебирал их, а затем повернулся ко мне и спросил: «Ценная вещь была?» Я заподозрил неладное и быстро соврал: «Да, очень». Глаза курьера стали еще более уставшими, он нырнул обратно в багажник, и через минуту вынырнул с одной из посылок: «Уф, я уже было испугался». Бумажки, подписи, «это ваш экземпляр», а потом странная просьба: «Помогите выехать». Я сдуру согласился. Мужчина полчаса залезал в машину, что-то там включал и переключал, а потом на полном заднем ходу смял припаркованную на обочине машину, едва не задавив меня, стоявшего с посылкой в руках.
Стою на почте, ожидаю письмо. В метре от меня в почтовых офисных пространствах стоит принтер, на нём бумажка формата А4 к надписью крупно: «Ошиблись!». Рядом на стене объявление-памятка: «Если человек оскорбляет тебя, то причина вероятно в том, что у него в жизни у самого что-то не так, что-то сломалось внутри».
Жду курьера и пытаюсь выделить его из толпы обычных пешеходных проходимцев мимо. Вычислил не без труда. Передо мной стоял старый, очень низенький дедушка, одетый в промасленный тулуп. На плече у него висела синяя сумка от «Идеи», однако при дедушкином росте было не очень понятно, кто на ком висит. Курьер поднял голову и грустно сказал: «Давайте, что там у вас есть…». Я протянул ему коробку неподошедшей обуви, на которой был наклеен стикер с адресом. Дедушка положил коробку в сумку и ушёл — никаких тебе множественных квитанций, пластиковых пакетов, пломб и фирменных ручек в подарок. Коробка с обувью обрела адресата уже на следующий день.
Утром мне редко везёт с почтой: вокруг медленного отправочного окна кружат посылочные акулы. Однако в этот раз ждать не было решительно никакой возможности — одна из женщин отправляла сразу штук тридцать пакетов. Она разложила их по всем доступным поверхностям, и еще штук пять лежали в огромной сумке. Лысеющий оператор в синей футболке маленького размера печально смотрел на эту картину, сжимая в руках стопку уже оформленных пакетов женщины.
Повидал самого странного курьера в моей жизни. Когда я взял трубку, голос в ней произнёс: «Тук-тук. Это я, почтальон Печкин. У меня мелкий пакет для вашего мальчика». Я попросил курьера подождать у входа, ссылаясь на злого охранника, на что он ответил: «Я пробьюсь. Я страшный». Через пять минут я встретил его у лифта, курьер протянул мне пакет для подписания бумажки. И пока я выводил на нём свою закорючку, курьер незаметно наклонился к моему уху и произнёс: «Я самый-самый страшный».